Биография грузинского художника Маймуны Виришвили.

Работы художника

Маймуна Виришвили родился в середине 60-х годов XX века в маленьком кишлаке, затерявшемся среди гор Кахетии, причём затерявшемся настолько, что в нём из двух составляющих коммунизма была только советская власть в лице бессменного со времён так и неудавшейся в этой горной местности коллективизации председателя кишлак-совета, а электричество было в чуть более крупном селении, до которого надо было топать два часа по узкой горной тропке. Поскольку жители кишлака занимались, в основном, виноградарством и овцеводством, в связи с чем и проводили на свежем воздухе большую часть своей жизни, они не очень-то и нуждались в электроснабжении. Впрочем, советская власть их интересовала только в те редкие моменты, когда возникала необходимость выправить какой-нибудь документ с большой круглой печатью.

Поскольку клан Виришвили находилось в состоянии вялотекущей кровной вражды с кланом председателя кишлак-совета, свидетельство о рождении Маймуна так и не смог получить, из-за чего в разных источниках указываются несовпадающие даты рождения будущего художника. Сам Маймун в этом вопросе верил своей маме, которая утверждала, что он появился на свет в ночь со второго на третье января 1965 года.

Когда Маймуне исполнилось пять лет, отец взял его в горы и мальчик стал постигать азы нелёгкого труда чабана. Труд на свежем воздухе, нежелание председателя кишлак-совета давать семье Виришвили документы для отправления Маймуны в школу-интернат для детей чабанов, экологически чистые продукты послужили причиной быстрого взросления юного Виришвили. К шестнадцати годам он уже имел поистине богатырскон телосложение и шутя поднимал барашков за рога. Ум же его в то время походил на нераспустившийся бутон, в связи с отрезанностью Маймуны от всяких источников культуры, включая радио. Если бы в то время ему сказали, что он станет известным художником, молодой овцепас, скорее всего, не понял бы слова «художник».

Однако все пасторальные идиллии имеют свойство рано или поздно заканчиваться, иногда скверно. Чаша сия не миновала и Маймуну, который, достигнув примерно девятнадцатилетнего возраста, начал ощущать какие-то не очень понятные ему позывы организма, и поделился ими с родителями. Отец сразу понял, что Маймуну пора женить и быстро нашёл ему невесту, стоившую двадцать овец. Однако семья невесты больше соприкасалась с советской властью, чем клан Виришвили, и поэтому не представляла себе свадьбы без красивой бумажки с большой круглой печатью. Отцу Маймуны пришлось отстегнуть ещё десять овец председателю кишлак-совета для того, чтобы его сын смог, наконец, получить паспорт и ещё двадцать — за регистрацию брака. Принятые подарки председатель «отработал» весьма своеобразно: выдав паспорт Маймуне и назначив регистрацию брака на субботу, он отправил гонца в ближайший военный комиссариат с донесением о новоиспечённом призывнике. Приехавший наряд милиции увёз жениха прямо с церемонии бракосочетания, так и оставив его холостым. Этот случай заронил в душу Маймуны первые сомнения в справедливости устройства социалистического общества, хотя в тот момент он не имел представления ни о социализме, ни о философской категории «устройство общества».

Подозрения Молодого Виришвили лишь укрепились, когда его отправили служить, как и сотни его земляков, вдали от дома – в Хабаровский край. Также усилению веры в справедливость социалистического общества не способствовали обыкновенные тяготы армейской жизни — слова «устав», «распорядок», «дисциплина» и стоящие за этими словами понятия действовали угнетающе на сына вольных гор Кахетии. Однако, более всего Маймуну угнетала сложившаяся в армии традиция неуставных отношений. И хотя богатырское телосложение Маймуны и обретённый за годы выпаса овец талант организатора-сплотителя масс не раз выручали из беды менее физически развитых земляков Маймуны, именно после драк со старослужащими он начал питать отвращение к бессмысленному и жестокому насилию ради насилия. «Однако,» — вспоминает Маймун, — «армия не только привила мне нелюбовь к насилию. Армия дала мне то, что она, якобы, забирает — культуру. Ведь именно в армии я научился читать и писать».

Кроме чтения и письма, армия повысила культурный уровень Маймуны в ещё одной области: именно в армии он стал художником. И, хотя среди искусствоведов существует дискуссия о том, стало ли порученное Маймуне подновление буквы «ю» в украшавшей гараж надписи «Слава великому Октябрю!» случайным вмешательством судьбы, принявшей облик прапорщика, или же это был тонко подмеченный им дремлющий талант Маймуны, искавший возможность прорваться наружу, как подорожник сквозь бетонное покрытие хорошей сельской дороги, но факт остаётся фактом: лишь взяв в руку кисть, Виришвили понял, что именно в рисовании он найдёт себя. После этого, по его собственным словам, он два месяца рисовал «запоем», всё подряд: плац, берёзки у полосы препятствий, дождливый вечер, здание кинозала, солдатские тумбочки и портреты сослуживцев, выкраивая для этого каждую свободную минуту. В то время манера рисования начинающего художника была близка к технике великого земляка Маймуны — Ираклия Тоидзе, обогащённая элементами импрессионизма.

Доброта и приобретённая во время выпаса овец привычка подмечать малейшие детали облика нашли отражение в манере художника и быстро сделали его работы популярными среди сослуживцев. Побочным эффектом маймуниного рисования стало практически полное прекращение неуставных отношений в части, ибо получение портрета кисти Маймуны вскоре стало делом принципа, а любителей поиздеваться над новичками художник не рисовал ни за какие материальные и нематериальные блага.

Через некоторое время увлечение Маймуны живописью стало известно и командиру части. Заказанный у Маймуны портрет жены командира произвёл на жену и самого заказчика самое благоприятное впечатление и он сделал Маймуну внештатным художником-оформителем части. С этого момента условия службы Маймуны изменились в лучшую сторону: время, отводившееся ранее на скучные марш-броски и не менее скучные занятия и нормативы («Что для сына гор, забавлявшегося киданием овец с одного склона ущелья на другой, метание гранаты? Так, разминка перед серьёзным делом.» — так однажды в интервью охарактеризовал эту часть армейских будней сам Маймуна), теперь посвящалось рисованию портретов командного состава дружественных частей и командования военного округа, а также созданию плакатов к праздникам и по случаю. Одной из самых известных работ такого рода, нарисованной Виришвили в то время, является распространённый вначале по всем воинским частям, а впоследствии и по всем баням Советского Союза, плакат «За мылом не наклоняться!»

Демобилизовавшись осенью 1985 года, Маймуна вернулся в родное село, где застал перемены к худшему: на подобранной ему невесте женился внучатый племянник всё того же бессменного председателя кишлак-совета, а подстрекаемые им энтузиасты резали овец в пьяном угаре, утверждая, что тем самым они вносят вклад в борьбу с пьянством, поскольку пить без закуски в тех краях было не принято. Чинимые от имени советской власти безобразия, а также постоянный дискомфорт от отсутствия электричества, к которому Маймуна так привык за проведённое в армии время, вынудили его покинуть малую родину. Виришвили направляется в Зугдиди, где подрабатывает рисованием портретов отдыхающих и выпасом овец. Параллельно он усиленно занимается самообразованием: оканчивает Зугдидский Художественный Техникум по специальности «Художник – расписчик глубокой и мелкой посуды». Кроме этого, он записывается в городскую библиотеку и за какие-то полгода прочитывает всю находящуюся в открытом доступе философскую литературу. Поняв из прочитанных книг, что его беспокоит разрушение жизненной парадигмы, вызванное утратой веры в социалистическое общество, он начинает искать новую парадигму, совершая для этого всякие безумства вроде букета роз заведующей спецхрана библиотеки. Это открыло ему доступ к конфискованным у диссидентов самиздатовским книгам Гюрджиева, Кастанеды, Фрейда, Ницше и Блаватской, волею судеб оказавшиеся в закрытых фондах Зугдидской Городской Библиотеки. Произведя впечатление масштабом и глубиной затронутых тем, эти произведения всё же оставляют Маймуну равнодушными, поскольку в спецхране ему попадается добротно переплетённое эссе о дзен-буддизме, и ценности дзена неожиданно оказываются близкими воззрениям самого Маймуны.

Крушение советской власти, недальновидно названное «перестройкой», задело своим крылом и Маймуну, который некоторое время ходил на митинги народного фронта и даже поддерживал идею независимости Грузии от СССР. Впрочем, это продолжалось недолго: художник вскоре понял, что среди руководителей всевозможных «фронтов» и движений было слишком много людей, отметившихся в резке овец и рубке виноградной лозы в середине восьмидесятых годов. Теперь эти люди пропагандировали идеи «руки Москвы», которая сама вырубала виноградники, обещали, что при независимости жизнь будет лучше, и заявляли о необходимости вернуться к христианским ценностям, для чего даже организовали повторное крещение грузинского народа в какой-то не очень чистой речке. Окончательно разочаровавшись после этого случая в христианстве и соотечественниках, Маймун отходит от политики и углубляется в рисование, разрабатывая новый стиль, который он впоследствии назовёт «дзен-арт». В это же время художник очень много путешествует по Кавказу, запечатлевая уголки родной природы, предчувствуя творческой интуицией, что вскоре спокойная жизнь в этих краях закончится; к наиболее известным работам того времени относится »Ночь над Домбаем« и «Море в Геленджике». Впрочем, Виришвили не становится отшельником или внутренним эмигрантом, порвавшим всякие отношения с обществом, наоборот — он вступает в Союз Художников Грузии, что даёт ему право на собственную мастерскую в Зугдиди и проведение персональных выставок.

В начале девяностых годов работы Маймуны впервые оказываются за рубежом, где привлекают внимание искусствоведов и получают благожелательные рецензии. Несколько работ приобретает некий коллекционер, который приглашает Маймуну пожить в Японии полгода и сделать несколько работ, посвящённых стране Восходящего Солнца. Виришвили принимает предложение и покидает Грузию. В самолёте он узнаёт, что в его стране произошёл переворот, и началась гражданская война. Впоследствии Маймуну становится известно, что в его родном кишлаке проходили тяжёлые бои, все дома в нём сожжены, а хранившаяся в его Зугдидской мастерской коллекция картин разграблена. Под давлением этих известий Маймун принял решение не возвращаться на родину. Получив убежище в Японии, он первые два года ничего не рисует, пытаясь вылечить депрессию, нахлынувшую на потерявшего всё то, что ему было дорого, Виришвили. Вначале он лечит её вином, потом полугодом жизни в буддийском монастыре, по возвращении из которого вновь берётся за кисть. Это оказывается самым эффективным средством лечения — выходящие из-под руки Маймуны депрессивные полотна, такие, как «Смерти Самурая», словно забирают с собой частичку его депрессии и к 1997 году Маймуна вновь начинает радовать поклонников жизнерадостными картинами. Все его картины раскупаются менее чем через месяц после окончания работ над ними, благодаря чему Виришвили получает возможность путешествовать по миру, рисуя экзотические пейзажи.

В 2001 году художник возвращается в страну Восходящего Солнца, где и проводит последующие полтора года в дорисовывании картин на основе сделанных за время путешествий эскизов. В настоящее время художник проживает в городе Киото, а его картины украшаю стены таких известных музеев мира, как мадридская «Галерея Тиссен», мюнхенская Пинакотека и нью-йоркский «Метрополитэн».

 

Работы художника
Весна в Кахетии	Ночь над Домбаем	Утреннее море в Геленджике
Лыжники проехали	—— Смерть самурая	. Колибри на лужайке